Глава 1.

- Скоро рассвет, - задумчиво сказал Соль. Нехотя так сказал, как бы между прочим.

Гаш только головой мотнул: “Не мешай, мол”. О том, что рассвет близок, он и сам знал. Но не бросать же охоту именно сейчас, когда они уже почти выследили эту проклятую песчаную крысу? Успеют они добежать до дома, никуда не денутся. До восхода солнца точно успеют. А вот если они вернутся с пустыми руками, насмешек не оберёшься. Понятно, ругать никто не станет, продовольствия в городе достаточно. Но гулять всю ночь по пустыне и не принести никакой добычи – это просто неприлично по законам братии. Будут хихикать за спиной, пальцами показывать… и Зелёнка опять будет смотреть так жалостливо, что сам себе сделаешься противен. Не хватало ещё, чтобы Зелёнка его жалела!

Мысли бежали сами по себе, охотиться это не мешало. Пригнувшись, чтобы лучше видеть, Гаш быстро двигался вдоль цепочки свежих крысиных следов. Соль не отставал. На молчаливое “отвяжись” он, разумеется, не обиделся, только плечами пожал. Как всегда, Соль по мере сил старался заботиться о Гаше, но в споры не вступал, и на своей правоте не настаивал. Какой смысл? Гаш в итоге всё равно поступит по-своему.

Мало-помалу светало. Тени, по-утреннему чёткие и острые, протянулись по песку от камней и редких низкорослых кустиков. Соль начал уже с явной опаской поглядывать в сторону востока, когда Гаш замер на мгновение, а потом совершил стремительный рывок вперёд, вскидывая на ходу оружие – небольшой одноручный стреломёт. Песчаная крыса (особо крупный экземпляр, в холке – по колено взрослому мужчине) обернулась, было, заслышав приближающихся врагов, но в схватку предпочла не вступать. Крысы никогда не отличались особенной храбростью и нападали на человека только в том случае, если их количество превышало численность противника раз в десять. В общем, гашевы стрелы поразили цель, когда та старалась удрать по розовеющим пескам малоизящным, но резвым крысиным галопом.

- Банзай! – возбуждённо заорал Гаш, подлетая к слабо дёргающейся тушке гигантскими скачками. Впрочем, “заорал” - это сильно сказано. В пустыне орать было, в общем-то, не принято. Даже просто излишне громкий разговор мог привлечь нежелательных гостей – в основном всяческих монстров, над которыми проявила незаурядную фантазию радиация-матушка. Так что гашев выкрик относился скорее к разряду оглушительного шёпота. Соль вообще молчал – его лицо без всяких слов отражало и радость победы, и неподдельное восхищение другом.

Гаш проворно и с явным знанием дела потрошил зверя, ловко орудуя карманным ножом. Крыса была ещё жива, и в стекленеющих глазах её застыл немой укор. Никто не обратил на это внимания. Какая может идти речь о милосердии в мире, где основной закон гласил, что правда всегда на стороне сильнейшего? Обоих друзей сейчас беспокоили не страдания какого-то куска мяса, пусть и ещё живого, а лучи утреннего солнца, которые вот-вот должны показаться из-за края горизонта. Гаш спешно забросил на спину выпотрошенную тушу, и, слегка согнувшись под её тяжестью, припустил обратно к городу. Соль бежал чуть позади, прикрывая друга от жгучего света.

Они действительно успели. Добрались до входа в Метрополитен раньше, чем солнце успело взойти. Правда, оно всё же успело метнуть первые лучи, когда Гаш набирал на терминале входной двери код доступа. Его голые руки и шея тотчас покраснели и пошли пузырями. Гаш зашипел от боли, но тут дверь с натугой отошла в сторону, и оба друга очутились в прохладном сумраке подземного города.

- О! Гаш вернулся! А мы уже начали волноваться, - поднялся навстречу один из охранников, - Добро пожаловать в родные стены, как говорится.

Соля, как водится, он поприветствовать “забыл”.

- Мы вернулись, - ощутимо упирая на “мы”, тихо поправил Гаш и положил руку на плечо друга.

-Ах да, конечно! Вы вернулись! Извини, Гаш! Я как-то не заметил твоего приятеля.

Соль молча вперил взгляд в каменный пол. Гаш поспешно схватил его за руку и потащил вниз по лестнице, мимо ухмыляющегося идиота-охранника. Его всего трясло: “Сволочь! Вот сволочь! Все они сволочи!”

- Гаш… ну ладно, не переживай ты каждый раз так, - робко заговорил Соль, когда они отдалились на достаточное расстояние, чтобы охрана их не услышала, - Подумаешь, игнорируют. Я уже привык… Честное слово, мне совсем не обидно!

Гаш немного замедлил ход, переводя дыхание.

- Не обидно, говоришь? Как тут может быть не обидно, когда тебя за человека не считают?

- Ну… Ты же считаешь меня за человека?

- Я-то?

- Мне этого вполне достаточно!

Гаш остановился и посмотрел в глаза виновато улыбающемуся Солю. Вздохнул – гнев его постепенно таял, оставляя лишь где-то под сердцем тоскливое, досадное чувство. Будто болит где-то незажившая царапинка. Одна из многих ранок на душе – одни заживают, но появляются новые. Соль в последнее время был главной причиной постоянно обновляющихся царапин. Община не отвергала его прямо, но продолжала упорно бойкотировать. Гаш не мог понять такого отношения – видимых причин тому не было. Ни разу за те три года, что Соль прожил в Метрополитене, с ним никто так и не заговорил. Никто кроме Гаша. Поэтому Соль и ходил за Гашем повсюду как привязанный. Иногда это, конечно, раздражало, но нечасто. Соль на редкость ненавязчивый. Мог часами сидеть где-нибудь в уголке, будто его и нет здесь. Или таращился влюблёнными глазами, когда Гаш красовался своей меткой стрельбой и ловкостью в обращении с короткими клинками. Гашу, чего скрывать, льстило такое безоговорочное внимание и преданность. Ему было девятнадцать, Солю – шестнадцать. Три года назад Гаш спас Солю жизнь и привёл в подземный город. Тогда и началась их странная болезненная дружба, из-за которой Гаш испортил отношения с немалой частью населения Метрополитена. Как бы то ни было, а за друга Гаш всем и каждому был готов глотку порвать. Соль это прекрасно понимал. И всегда старался привлекать к своей персоне как можно меньше внимания.

Вот и сейчас он силился показать, будто всё в порядке, а глаза такие виноватые, будто Гаша он сам лично обидел. Вот же святой отыскался на гашеву голову!

- Ладно, уж, - бормотнул Гаш, понемногу остывая.

- Пошли, что ли, крысака разделывать?

Соль улыбнулся, теперь уже по-настоящему – светло и открыто:

- Пошли. Только давай сначала обработаем твои ожоги.

Гаш презрительно хмыкнул – чего, мол, по пустякам беспокоиться. Но в душе был рад: обожжённую кожу сейчас припекало так, что ой-ой-ой. Он едва сдерживался, чтобы не произнести это вслух.

У Гаша в берлоге всегда хранилось несколько баночек с заживляющей мазью – шаман готовил, специально для гашевой кожи. Всю жизнь, с самого рождения, Гаш страдал от сильнейшей аллергии на солнечный свет. Минута на солнце – болезненные ожоги. Три минуты – вся кожа слезает напрочь. Десять минут – неизвестно. Предположительно – смерть. Гаш из чувства самосохранения никогда не оставался на свету так долго. Его и так несколько раз всем племенем откачивали.

Гаш был единственный в подземном городе с подобным недугом. А вообще патологий хватало – в ядерную эру было трудно найти полностью здорового человека. Таких, как Гаш, звали мутантами. Мутантам было свойственно сбиваться в стаи, и держались обособленно от прочего мира. Нормалы – те, кто избежал мутации – боялись их и ненавидели. Надо сказать, не безосновательно. Помимо физических отклонений почти все мутанты страдали вывихом в мозгах - кто больше, кто меньше. Это проявлялось не сразу. Чаще всего жил человек до пятнадцати-двадцати лет относительно спокойно, а потом в один прекрасный момент – бац! У него клаустрофобия. Или педофилия. Или просто заурядная паранойя. Некоторых приходилось пристреливать, просто, чтоб не мешали жить остальным. Подростков, вроде Гаша, поэтому старались держать под присмотром – как знать, что за псих может вылупиться из них в любой момент? Причины массового безумия мутантов, равно как и обстоятельства его проявления, были неизвестны никому, включая их самих.

Население Метрополитена состояло из одних только мутантов. К чужакам они относились враждебно. В город нормалы попадали только в двух случаях – либо как пленные рабы, либо как вооружённые захватчики. В последнем случае жить им оставалось недолго – в Метрополитене было много сюрпризов для непрошенных гостей. Даже ведьмы не смогли сюда пробиться, хоть и пытались пару раз. Гаш помнил, как единственную выжившую в разрывной ловушке ведьму распластали на каменных плитах и долго, с энтузиазмом, насиловали – толпой в сорок человек. Она даже не кричала – нечем было кричать. Взрывом ей снесло начисто всю нижнюю челюсть. Только постанывала невнятно. Многие нашли это очень даже эротичным.

Гашу в то время как раз сравнялось пятнадцать лет. Его тогда быстро выпроводили – дескать, не мешай развлекаться настоящим мужчинам. А когда он уходил, ведьма неожиданно посмотрела прямо ему в глаза. Холодно и пронзительно. У Гаша изнутри черепа словно забегали ледяные мурашки. Потом эти поразительно спокойные глаза на чудовищно искалеченном лице около года преследовали Гаша в сновидениях. И всякий раз после этих снов он просыпался с дикой головной болью. Гаш уже подумывал, было, что это и есть проявление его персонального бзика. Но потом всё закончилось – как раз тогда, когда Гаш повстречался с Солем. Неизвестно, Соль так повлиял на гашеву психику, или это было простым совпадением, но кошмарные сны перестали беспокоить Гаша раз и навсегда.

Комната у них с Солем была одна на двоих. Обстановка роскошью не поражала – один-единственный длинный ящик с откидной крышкой служил одновременно и кладовой, и столом, и кроватью. Гаш иногда шутил, что этот ящик в своё время послужит хозяину и гробом. Конечно, это было не более чем трёп. В Метрополитене никто не утруждал себя похоронами. Если труп был непригоден для еды (а такое редко случалось), его просто сжигали.

Глухо шмякнулась крысья тушка, отброшенная в угол. Гаш, поморщившись, стянул рубаху через голову и сел на ящик, повернувшись к другу обожжённой спиной. Соль уже стоял в резиновых перчатках и с открытой банкой наготове.

Мазь приятно зашипела, соприкасаясь с горячей покрасневшей кожей. Боль привычно отступила – Соль знал своё дело. Так точно и деликатно нанести лекарство на поражённые участки кроме Соля не мог никто – разве что сам Гаш. У мази, изготовленной шаманом, был побочный эффект – когда она попадала на здоровую кожу, то очень неприятно промораживала её – чувствительность полностью восстанавливалась лишь часов через пять. Поэтому работать с мазью предписывалось только в перчатках. И поэтому же Гаш не разрешал никому обрабатывать свои ожоги – даже Зелёнке. Раньше худо-бедно справлялся сам. Теперь – появился Соль, который обладал сверхчутьём на любые невысказанные желания Гаша.

- М-м-м… - с удовольствием повёл Гаш переставшими ныть плечами. И в тысячный раз заявил:

- Соль, ты – телепат.

- Нет, - в тысячный раз отозвался Соль.

- Ну, тогда эмпат.

- Не-а.

- Тогда ты просто Джа-целитель во плоти, - зевнул Гаш.

Джа был их богом. Великим богом всех мутантских кланов по всей, мать её, заражённой матушке-Земле. Джа дал сюриллу – поистине хлеб жизни для мутантов, чья искорёженная психика не могла полноценно существовать и функционировать без допинга. Здесь в ход шло всё – и чудом сохранившиеся доядерные запасы морфина, ЛСД и никотина, и самопальный винт (технологию варения пришлось восстанавливать заново – никаких записей не сохранилось), и всяческое бухло от самогонки-из-чего-попало до пятновыводителей. Но всей этой божественной благодати (кроме самогонки) было так исчезающее мало, а мутантов – так вызывающе много, что маленькая цветная таблеточка часто ценилась больше жизни. Гашу только раз в жизни удалось попробовать чудесный порошок с таинственной надписью на ампуле: “CN 1,3,7-Trimethyl-2,6-dioxopurine”, за которой тянулся ба-альшой кровавый хвост (порошок, к слову, оказался *очень* горьким, и после него Гаш пять суток не мог сомкнуть глаз). Вот так, по рассказам стариков, мутанты и убивали друг дружку за дозу – пока не пришёл Джа. Это произошло, конечно, задолго до рождения Гаша. Но ставить под сомнение древнюю легенду никому в голову не приходило. Джа пришёл на землю, чтобы посеять семена Разумного, Доброго, Вечного. То есть, сюриллы. Воистину, “Джа – наше всё. А сюрилла – наше всё остальное”.

На теперешний момент теперь каждый мутант в Метрополитене имел право на ежедневную дозу чудодейственного зелья. Ясно, что за пределами Великого Подземного Города – в мелких разрозненных кланах – дело обстояло чуть хуже, там мутанты продолжали рвать глотки всем и каждому за дефицитный наркотик. Но только не здесь. Гаш был счастлив, что родился в Метрополитене, где царили спокойствие и порядок. Да и не могло быть иначе под сенью правления великого Оле Лукойла – сильнейшего мутанта, главы правящего клана Лукойл. За Оле Лукойлом город был как за каменной стеной. Именно он фактически заново отстроил и укрепил старые тоннели под землёй – где в доядерную эру были транспортные коммуникации какого-то огромного города. Теперь поверхности, на месте города, простиралась ядерная пустыня. А подземные катакомбы – остались целы, и даже почти невредимы. Несколько поколений мутантов рождались, жили и умирали в полной безопасности под каменными сводами Метрополитена. Ни радиация, ни ведьмы, ни монстры не могли прорвать грамотно выстроенную оборону Оле Лукойла, да продлит Джа его годы! Да, Гаш был счастлив жить здесь. Если б ещё только не эта проблема с отторжением Соля…